Как бы невидимое знамя. Фрагменты из книги «РОК-ФРОНТ АВЕРЬЯНОВА» (1)
ЗАЧЕМ КНИГА О РОК-Н-РОЛЛЕ
Зачем книга о рок-н-ролле, вообще о музыке, зачем книга об Аверьянове? Ведь песни нужно слушать, писанина только сбивает с толку. Этот очень древний спор, как ни странно, не может закончиться. Теория чистоты восприятия конфликтует с глубиной понимания явления. В такого рода спорах моя позиция – нужно понимать, что слушаешь, почему нравится и почему не нравится, – часто сталкивалась с тезисом: а мне не нравится и дело с концом. И во многом неприятие слова о музыке в пользу впечатлений доминирует.
Но у меня по теме есть один пример. Навсегда. Моя бабушка помогла мне, как хорошему работнику на сенокосе, купить дорогой по временам 1974 года магнитофон «Маяк 202». Он стоил 230 рублей, бабушка от проданных за год молока, сметаны от коровы вложила 100. И вот я его на лето 1975 года привёз в деревню Сулея, устроился на веранде и начал гонять свои записи, часто на всю катушку. Юность!
И вот однажды она, проходя, остановилась, явно желая зацепить, в момент, когда Гиллан выл партию из «Дитя во времени», спросила: а чой-то он надрывается? Это был очень тонкий момент – решалась судьба магнитофона в деревне. И я сказал примерно это:
– А как ещё выразить то, если ты остаешься один в мире, во времени, вокруг тебя войны, ужасы, голод – и как выразить отчаянное одиночество? Только воем.
Она замерла, слегка кивнула головой и больше за всё лето не поднимала никаких вопросов. И только позже я узнал от матери, что в войну её на три месяца посадили в тюрьму за опоздание на колхозное поле. Пока ее не было дома, умер её младший сын, мой дядя. И когда она вернулась, выла от горя сутки, никого не видя, ничего не слыша.
Сегодня мотивы немного иные, но сводятся к тому, чтобы начать понимать, а что поют на гениальную мелодию рок-классики. Настала эпоха хорошенько разобраться в смыслах рок-н-ролла, в закрытой тематике, в авторстве, поскольку многое из гениального оказалось не-своё, а мы приписывали музыкантам то, чего в них не было! А музыка, песня это ведь, как говорят, структуралисты, высказывание. Но чьё? Пришла эпоха интернета, которая произвела шоковые открытия. Когда я узнал, что мою раннюю любовь песню «Битлз» «Мистер Почтальон» из «Вместе с Битлз», сделали какие-то джорджии доббинс из «Марвелтс», девицы из Штатов, я был в онемении: как гениальные «Битлз» занимались перепевками, и кого!?!
Гениальность «Битлз» конечно, не умерла, но несколько скукожилась. И потекли иные вопросы: а кто песню притащил, кто включил в пластинку, кто заплатил, наконец, за неё, зачем? – И возникает фигура сначала Эпштейна, затем Мартина, которые были, получается, соавторами! А это уже тогда не-только-Битлз в непосредственном виде. Потом настала пора разобраться, как сейчас говорят, в таргетировании песен. И в этом смысле безобидная ниочёмная кантри-песенка Леннона о Джоне Синклере оказывается совершенно другой реальностью – она оказывается манифестом антигосударственной пропаганды в США, — про организатора «Белых пантер», пропагандиста наркомании, которого запечатали ЦРУ. И многое из дальнейшей судьбы Леннона становится ясно. И роль Йоко Оно, затащившая Леннона в Штаты для участия в цветной революции 1972 года против Никсона.
То есть в рок-н-ролле началась эпоха зрелости. А зрелость оказалась вся около музыки, но неотъемлемой частью, о которой и надо поразмышлять монографическим текстом.
В ситуации с Аверьяновым немного обратный процесс осмысления – от текстов к музыке. Наиболее его сильная заявка именно текстовая, несущая смыслы, при том что музыкальная часть воспринималась как форма усиления текстов. И только когда начинаешь вдаваться в подробности подачи текста, становится понятно, что инструментальная часть имеет почти самостоятельное значение — втягивающее стиховой, текстовый материал в Эпоху Традиции, из которой в обратном процессе Аверьянов выбирает наиболее мощные музыкальные решения, компоненты, осовременивая, возвращая их в нашу реальность.
Тогда становится понятна важнейшая часть поэтики Аверьянова – стопроцентная артикуляция текстов.
Недопевание многих элементов текста – обычная в роке практика, когда слова текста не имеют большого смысла. Это важнейший момент для понимания поэтики рок-н-ролла. Мы повторяем, что в голосовом исполнении певец-исполнитель не артикулирует от 30% до 70% звуков, превращая текст в стильную неопределенность, а голос просто в один из инструментов. Мы так слушали в молодости весь англо-американский рок-н-ролл, не понимая, что поется и воспринимая голос солиста как один из инструментов. Но Аверьянов подчеркнуто артикулярен. Это значит в борьбе балансов – протянуть звук до неопределенности или его чётко сартикулировать – он выбирает второе. Это правильный выбор. Потому что он понимает, его козырь – смыслы, манифесты, концепты, доктринемы, которым долго жить – и они вытянут остальное.
И вызывает открытое почитание борьба за артикулирование. Если сравнить ранние версии песен под струну, то половина текста сжёвывается, не проговаривается – ритм душит слова! Есть такой эффект – когда ради ритма приходится сжимать слово до звука или разжимать его, слово, до периода, и тогда оно теряется вовсе. Это когда в мотивном протяжении слово «бей» превращается в «эй». И вот поиски Аверьянова в борьбе за смыслы своих вещей привели к изумительному решению – инструментальный симфо-пакет позволил разжать слова и сартикулировать практически всё, что теряется в ритме. Дать нужные паузы, дать для набора воздуха фигуру импровиза из рожков, — это и есть инструментовка, которая позволила вырасти во весь рост смыслам, которые усекались в бард-версии.
2.
«Обсуждать музыку только портить» – дремучий тезис, потому что на него есть контртезис: если о явлении нечего сказать, то этого явления нет. То есть само слово о музыке – тест. Если о музыке нечего сказать, если она не рисует образы воображения – её нет. Этот тезис для меня стал однозначным, когда я впервые, поступив в Ленинграде в институт, пошел на Гарри Гродберга, знаменитого органиста, и прислонясь к колонне в Малом зале филармонии, стал записывать фуги Баха, которые разгонял Гродберг, в тексты, где описывал воображаемый сюжет фуги только по музыкальному рисунку!
Так вот если явление доросло до книги, то есть монографического осмысления, это уже сертификат в Будущее.
А если за книгу берётся учёный от рок-н-ролла, то значит перед нами перспектива масштабирования. А значит книга становится выделением лучшего, по сути, формированием классического состава произведений Аверьянова на доказательной базе. Слушать — одно, а переводить произведение искусства – то есть искушения, напомним корень! – в культурный код, в культурный феномен – совсем другое. Тут мало слушать — надо доказывать. Причина проста: масштабирование – это огромные усилия и затраты. А просто так кошельки и бюджеты не открываются и не источают ресурсы.
Далее, книга – это тот формат, с чего начинают замечать явление западники. Я это знаю давно, и тут они правы. Если явление не дожило до монографического осмысления, то нет резона, как мы выражаемся, «париться». Так и мы смотрим на ягоды-плоды: вишня, ты пока цветёшь – это красиво, но только запах, это ни о чем, а вот когда уже плод – тогда поговорим с тобой и о тебе. О твоих семенах на Будущее тоже.
Так и с Аверьяновым – настал момент, когда кухонное цветение и процветание переросло в мощный плод, когда гадкий утенок с трень-бренем перед почитателями вырастает в лебедя рок-н-ролла – и нужно доказательство, что перед нами восхождение, достижение нового качества, а не тенденциозная аллюзия кухонного трень-бреня того же гадкого утёнка со струнами.
Поэтому книга для нас – введение Аверьянова в Будущее, в Классику, в режим Масштабирования, в историографической контент, идеологический пакет битв с разрушителями страны. Перевод его вещей в состав рок-армии, держащей свой рок-фронт.
Мы настаиваем на том, чтобы наша рок-музыка стала прямым участником гибридных войн, и чтобы она вошла в прямое бюджетирование создаваемой рок-армии, очевидным представителем, а частью и лидером которой является Аверьянов.
3.
И книга решает спор, кто останется в будущем победителем в конкуренции!
Мы вели бурные споры, кто выживет – «Битлз» или Роллинги, — и я всегда чётко приговаривал Роллингов к смерти за безвкусное однообразие. После «Леди Джейн» они не сделали больше ничего, гоняя одну пластинку тривиал-ритм-блюза тридцать лет. Если бы не масоны и разные чернушники, «Роллинги» давно бы обанкротились – их же тащат за уши.
Так и здесь. У меня возник спор. Аверьянов зашёл на поле Кинчева, Мелависсы, Сукачева по народно-патриотической, этно-тематике – и у него есть шанс? А я могу уже сейчас доказать, что не просто есть шанс – он уже сейчас фаворит творческой гонки, потому что он уже одерживает жанровую победу, представив себя во всех жанрах, вплоть до низких — тогда как все названные – «балладники» – ни один из них до симфо-рока не поднялся, а может, и не дорос! А победа над низкими жанрами – особая статья! Аверьянов сумел блатную стилистику заставить работать на Общее Дело в песне «Москва — Давос», а вот «Голубой банщик» Кинчева – нет. Отсюда и выводы. Ведь победа начинается тогда, когда по тебе начинают учиться, когда ты становишься учебником. А Кинчев не станет учебником.
И потом есть вещи, по которым будут изучать не только музыку, но и эпоху. По Мелависсе эпоху не изучишь, а по Аверьянову – вся эпоха постсокрушения СССР как на ладони – начиная от рок-хронотопа «1996» – «2000» – «Конец нулевых», продолжая ударной вещью о ковидной эпохе «2020 год» и заканчивая борьбой за судьбу России начала двадцатых – провозглашением Миссии. Это о новом сингле Аверьянова «Свидание со Христом», который делает его классиком, – хотя бы по заявке на новую мифологию, завязывая её на чисто русского титана – Мамонта.
Поэтому монография – введение в Будущее. По итогам прорывов.
ИЗ ФИЛОСОФИИ
1.
Самое важное для понимания работа Аверьянова – ответ на вопрос: чем объяснить хождение высокого философа в простой народ, в рок-контекст, в массу самого неожиданного слушателя. Органично ли это хождение?
Это решение сродни очень сильному риску – «опроститься», спуститься на низкий уровень, вызвать подозрение в спекулятивности — в русском, а не гегелевском смысле.
Виталий Аверьянов – доктор философских наук. Я не припомню докторов философии, которые сделали бы столь профессиональный шаг в народ, в самую непредсказуемую среду – написав к 2022 году пять альбомов продвинутого музыкального материала!
Что это перед нами? Носитель кризиса философии – которая не доходит до народа. Или это особый случай: её развитие, расширение возможностей путем привлечения народного языка?
2.
Десятилетнее знакомство с книгами, с творчеством Виталия Аверьянова и с ним лично все вопросы, связанные со странностью нисхождения высокого философа в народную стихию – а рок это всегда вхождение в эмоционально-концептуальную мешанину массового сознания – дают ответы.
Аверьянов – один из видных идеологов консерватизма в России. Но в нем есть важное отличие от академических авторов. Это отличие в утверждении консервативной доктрины как явления живого, динамического, начинающегося с традиции, а значит вырастающего из массы созданнного предками и в них же погруженного культурного материала. А это значит личное участие в оживлении доктрины, персональное её продвижение становится фактом не только сознания, но и личной практики. Это делает Аверьянова в некотором смысле миссионером консервативной доктрины.
Это принципиально: либо доктрина и музыка сами по себе, либо одно вытекает из другого и создает целое, монументальное явление.
Высокая доктрина обязывает. Произнесенное слово диктует ответственность и формирует обязательство! Но как выполнить это обязательство? Как подтвердить непрофаничность заявлений? Как идти в люди, как спуститься с высот и осеменить массы идеями? При этом: как своим выходом в народ не попасть под ядовитую раздачу и обвинение в заигрывании с ним? Как гитару в руках сделать доказательством того, что это всерьёз и надолго, это именно масштабирование, а не просто «поразвлекать друзей».
Сегодня после пяти пластинок (пяти «часов песен» — буквально, не менее 60 минут каждая!) можно сказать, что Виталий прошел крайне тяжкий путь испытания в доказательстве неслучайности поэтического звука, исходящего от высокого философа. Говорю о себе: когда в первый раз на видео увидел гитару в его руках, сразу возникло подозрение в профаническом популизме. И только его упорная рок-миссия и очевидные художественные успехи привели меня к признанию его творчества.
3.
Очевидно, что высокий статус интеллектуала – крайний риск в области искусства. Причина очевидна: от высокого мыслителя требуют высоких результатов и в творчестве. Причем не обязательно в отношении арт-ремесла, но в отношении мысли, её качества и масштаба. И это крайний клинч: пойти в народ, но с косвенной обязанностью принести высокую мысль!
Это меня волнует больше всего: как Аверьянов рискнул на всю страну – пойти в музыкальный мир, который от него автоматически требовал интеллектуальных откровений и в творчестве! Огромный риск, связанный с инерцией массового сознания: если ты крутой мыслитель – дай крутой синтез крутых идей! А крутые идеи сразу берут автора в плен: ты не можешь быть банальным даже в тематике! То есть нет шансов утвердиться на рок-сессии, посвященной несчастной любви семнадцатилетнего небритыша, его разочарованию в жизни и тому подобного…
Но есть еще одна проблема риска. Рок-культура – это всегда групповое явление. Вся западная история создания рок-групп – это инициатива, помноженная на союзников. Но как быть с талантами, выходящими за пределы группы? Угроза одиночества. И вот здесь начинается настоящая история выбора: решение одиночество сделать преимуществом – взять все на себя и стать перед лицом вызова. История этого перелома – в иронической песне «Про мои таланты» — про попытки в течение многих лет создать рок-бэнд, которые не удались. А куда девать таланты? И восклицание «А эпоха-то идёт!» — очень знакомо. Коллизия: таланты накоплены – а куда их девать, если нет группы, нет востребованности, вокруг шоу-бизнес и «свободный рынок»? А талант – груз «взрывоопасный», как заряд тротила, он не ко двору. Очень точно описана ситуация непризнания песен героя песни «старшими коллегами» — «не из нашего он слеплен, понимаешь, теста»! Причём тупики «подгорают» тем, что идет поступью мамонта Эпоха России — в историческом смысле!
Мамонт оттаял, потому что «Всё ты, Русь, пережила» — и манифестируется кредо:
Я с эпохою моей
На ноге короткой.
То есть уже в первом, сольном, диске «25 песен» (2016) дается масштаб личного драйва: уход от водки, от перспективы уехать. И приход к Эпохе, к России, которая поворачивается к себе. И не случайно на обложке диска изображен Мамонт восходящим в гору с высоко поднятыми клыками.
Но манифест – заявка, не более того, причем сделанная в рок-эмбриональной бардовской манере соло. А соло обычно не дает ощущение эпохи[1].
4.
Вообще первый альбом – это всегда риск начала. Как начнёшь – так и кончишь. Аверьянов идет путём рисков почти во всем.
На первом альбоме – Мамонт. Делать заявление, что он оживший вымерший мамонт – риск для массового потребителя.
Но для традиционалиста – это нормально: мамонты – символ давно ушедшей эпохи, о которой все, тем не менее, помнят. Но и здесь вызов. Вмененный нам извне на весь XX век иронический постёб по поводу значимости России – «Россия – родина слонов» – оказался ложью. Россия действительно оказалась родиной слонов – только в виде мамонтов, предков слонов. Сегодняшние открытия в этом отношении поражают воображение – не только весь север усеян останками мамонтов, но даже Средний Урал показывает, что мамонты были здесь хозяевами наряду с саблезубыми тиграми.
Поэтому утвердить символ мамонта как символ не ушедшей, а вернувшейся России, причем с восходящей Россией – несёт в себе огромный смысл: Россия – Родина слонов – теперь только в утверждении, а значит ей, России, десятки тысяч лет!
И вот возрождение России с тысячелетиями за спиной и требует первая же заявка Аверьянова[2], которая может быть вполне названа традиционалистской манифестацией.
В этом смысле можно констатировать, что Аверьянов последователен идейно: философское слово не расходится с музыкально-поэтическим делом.
5.
Принуждение идеи к воплощению в соответствующем жанре – старая проблема, которую Аверьянов в творчеством процессе понимает как огромную сложную тему имперского строительства.
Сольный диск 2016 года выявил противоречие: масштаб идей не соответствовал первичному состоянию рок-жанров – а именно гитарной бардовской стилистике. В нем доминирует одна гитара. Это значит, что первый диск – бардовская заявка будущего рок-авторитета. Но сразу понятно, что гитарный инструментал – слишком мал, слишком интимен, слишком кухонен для тематики возвращения Русского Гиганта из истории. Это противоречие стало заметно при возрастании количества мощного материала по теме, но малого по инструментовке. Не случайно лучшие вещи стали вырастать именно до рок-состояния. Примером тому может стать вещь «О Взятии Казанском», которая со времен 90-х годов выросла до эпичной симфо-роковой версии, о чем мы ещё поговорим.
Но ясно уже в начале — риск огромный. Одно дело твой текст, твоя гитара в твоих руках, твой голос. Другое дело симфонизация материала. Способность преодолеть само состояние расколотого материала – когда текст по идеям монументален, а исполнение до поры до времени оставалось в пределах гитарного ритм-энд ритма – говорит о воле завершить развитие темы и материала.
АПОФАТИКА РУСИ
1.
Меня волнует способность Аверьянова сделать невозможное – выдвинуть строго научное явление, причём из области богословия, в светской песне. Дело в том, что отвести подозрения в интеллектуальном вычуре здесь почти невозможно, хотя бы потому, что высокое слово требует строгой артикуляции, которая не вяжется с песенностью вообще. Потому что по разным подсчетам в песне «съедается» до 50% звуков, что часто делает песню непонятной.
Далее, мне известно из научного опыта, что все умники рок-н-ролла – от Deep Purple, Цеппелинов и «Yes» и другие – умствовали по-хитрому. Они создавали тексты, полные ассоциативной неопределенности (начиная с названия группы «Глубинно/глубоко-лиловые/фиолетовые»), которые давали самый вольный разгул трактовок и смыслов, доводя тексты до полной нечитаемости, потому что они начинали, как говорят рокеры, «мистерить» на уровне знаков. И это считалось умным, продвинутыми, почти сакральным.
Достаточно попробовать трактовать «Дитя во времени», чтобы спросить – а где тут дитя во времени? – И вообще где тут дитя и время? Способно ли дитя рассмотреть то, что прописано в песне? А может быть, дитя – это общечеловек перед временем как надвигающимся цунами?
Child in Time (оригинал Deep Purple)
Sweet child, in time you’ll see the line
The line that’s drawn between the good and the bad
See the blind man shooting at the world
Bullets flying taking toll.
Милый мальчик, во времени ты увидишь черту,
Нанесенную между добром и злом,
Слепца, стреляющего в мир,
И летящие пули, собирающие жатву.
Пер. Магнитов С.Н..
Поэтому сразу было подозрение, что Аверьянов попытается подпустить интелл-пассов в рок-попс-формат, чтобы пойти через хитрое усложнение нечитаемых смыслов. Назвать песню «Апофатическая Русь» – это значит вызвать в душе продвинутых просто остервенение – какого икса столь высокая тематика богословия внесена в песню? А простой слушатель воспримет только как понт. Ведь слово «апофатический» не поймут как раз миллионы, зачем искушать? Короче от названия пахло профанацией! И я, съевший собаку на апофатике в богословии, жаждал растерзать текст-песню «Апофатическая Русь». Растерзать – как тузик грелку!..
Но … не получилось.
Но почему?
«Виной» тому сильный ход Аверьянова — перевести бардовскую заявку в рок-версию. Именно в рок-версии «Апофатическая Русь» отыграла далеко вперёд.
2.
Действительно, вещь «Апофатическая Русь», явно с философической претензией — это покрасоваться или открыть глубинное нутро? Но тогда для кого эта песня? Кто поймет прием доказательства от обратного (от того, чем явление не является, к его истинной, сокрытой сути)? Сбить с толку? Как Аверьянов сделает невероятное: доказать для простого слушателя, что все отрицательные определения в отношении Руси только доказывают её Величие.
Первое, что меня начало подкупать – зрелость вещи, ее пребывание в запасном полку в течение 20 лет – с 2001 года. Это срок, который исключает установку на профанацию. Профанация столько не живет. Значит была установка на выношенный шедевр. А значит мы должны подозревать, что вещь даст динамический сюжет – появления Руси от Обратного – от ямы, грязи, искушений, личных падений героя – восхождение. Когда то, что кажется неприятелям русским кошмаром, оказывается русским спасением и форматом её самоутверждения. Как говорили в ироническом пустячке: «Кошмарная зима в этой ужасной России, – сказал ефрейтор Зибельман в декабре 1941 года».
Многие не понимают формулы – зима, ужас, падение, жесть, онемение от катастроф – шаг к спасению и очищению под Именем Русь. А песня влечет к этой формуле: иди через отрицание к утверждению.
За немохнатую,
За небогатую –
За блажь молитв ее,
Юродство битв ее,
За грязь снегов ее,
За газ стихов ее,
За нефть былин ее,
За яд друзей ее!
Особенно мощные формулы раскрывают второй план – не всегда понятный, к примеру – «юродство битв её» — это ведь борьба против вроде бы цивильной Европы в 1941-45 годах. Как можно воевать с порядочной и стильной Европой немытому Ваньке – это же юродство! И Великая Отечественная — сплошное юродство!
Но это юродство оборачивается Величием, которое выражает Божий Дух. Ведь Дух всегда борется с профанацией за настоящее, за суть вещей – от которых как раз Европа стала удаляться. И юродивая битва Руси обернулась мессианской силой.
И вот это неочевидное, прямое по форме, но возвратное по истине становится точкой опоры для Автора.
«Апофатическая Русь» – про скрепы и опоры – сначала лично для сказителя, потом для слушателя. А потом и становится символом, мемом для масс.
Дело в том, что именно апофатическое доказательство становится самым сильным, ударным для сознания человека – потому что положительное утверждается через обратное – через отрицательное. Это невозможно понять, если, снимая отрицательные аргументы, ты вдруг видишь Истину в её ядре, в сути, в обнажении – и тогда апофатические наслоения дают мощный катафатический взрыв утверждения и озарения, показывая снятое негативное в ином ключе. Падение становится залогом восстания, грязь становится живительной силой почвы, жаждущей зерна, некрасивое даёт недра красоты невиданной – как неожиданные прорывы подснежников на плечах ещё не ушедшего снега. И это с невероятной силой бьет по сознанию, когда, в погоне за профанацией, ты открываешь истину у себя под ногами. Именно апофатика у огромного количества умных светских людей перевернула сознание.
Апофатика всегда считалась магическим приёмом: то, что должно отталкивать, отвергать – становится сутью, истиной, за которую идут в бой. Когда немцы и американцы изучали мотивы, которые вели русских в бой, они не понимали этого: статистика говорила, что масса мужиков шла за тем, чтобы прикоснуться к родному забору, чтобы снова лечь на стог, чтобы покормить ребёнка с ложки, чтобы руками смастерить валенки жене, чтобы обнять родную собаку – это же все такие унылые вещи! А где же позитив, где собственность, где прибыток! В конец концов — зачем тебе твой забор и твоя собака, – если в мире есть миллионы заборов, к которым ты можешь прикоснуться! Что это за мотивы, где нет бабла? Более того, откуда восторг, откуда опьянение запахом сена, если есть нафаршированный всеми запахами одеколон?
Эта вещь о том, чтобы убрать в сторону одеколон как фальшь-контент и прорваться к стогу сена, чтобы вернуть себя к реальности мира, где царствует Русь и её неопалимое знамя.
Когда кругом ты уязвлен,
В одной с чертями ступе едешь –
…..
Стоит живая между нами
Апофатическая Русь,
Как бы невидимое знамя.
«Апофатическая Русь» Аверьянова может возглавить направление боевого интеллектуального рока, потому что вещь – вызов, вещь – атака, вещь – подьём немилосердных, но ударных смыслов. Концовка оставляет зависшие недоумения – когда апофатика, груз отрицательности наращивается, бьёт слушателя по лицу – вызывая его к смелости преодоления по принципу: иду к сути Руси – несмотря на:
Как за соломину
Держусь за Родину,
Держусь из прихоти,
Из чистой похоти –
За титьку бед ее,
Тщету побед ее,
За блажь молитв ее,
Юродство битв ее,
За скверну язв ее,
За тлен мощей ее,
Позор икон ее,
Да блеф святынь ее!
Вещь – вызов. Я — держусь, а ты сможешь пройти через прихоть, похоть, беды, тщету, блажь, юродство, скверну язв, тлен, позор, блеф – и отвергнув, перевернуть смыслы в веру, победу, святость, исцеление? Или ты сдохнешь с профаническим штампом в своем пустом черепе, что Русь — чёрная дыра человечества?
Прямой, боевой вызов.
Я вижу в «Апофатической Руси» вещь, претендующую на культовый материал для продвижения в светское тусовочного сознание. Причем без ограничений возраста.
Дело в том, что апофатическая мысль – конечное утверждение через первичное отрицание, опровержение, унижение, удаление, диффамацию, стресс, падение, столкновение, бой – основа инициатической культуры. Пока человек не примет негативный путь, вызовы, труды, испытания, страдания, пока не прикоснется своими руками к преобразованию мира на уровне своих ладоней, он останется профаном, не видящим нутро жизни, а значит он еще и не Человек. Поэтому все традиционные практики вводили инициатическую культуру первичного унижения человека и отрицания его эмоций – для появления в нем и понимания скрытой сути Истины и Мира, который её несет.
Получается, перед нами вещь с призывом к возбуждению инициатической культуры. Именно так мы будем понимать Русь – как миссию истины, идущую в Мир. Иначе мы останемся с суммой пустых профанов, которые сдадут Русь как то, что они просто не понимают.
[1] Как стало известно автору книги, «Про мои таланты» уже аранжированы Аверьяновым и выйдут на следующем его часовом диске.
[2] Справедливости ради в конце 90-х начале нулевых годов Аверьянов пел на публику, давал концерты и даже выпустил домашнего изготовления магнитоальбом, который назывался «Из ничего» (2003 год). Но все это скорее – предыстория. Хотя многие из песен пяти дисков – оттуда, из 90-х и нулевых. А сам образ мамонта не вымирающего восходит к стихам и песням еще 1992 года, и самим Аверьяновым трактуется как образ пасхальности русской судьбы, казалось бы, окончательно сломленной в начале 90-х (об этом он пишет в своих «заметах» в книге «Крытый крест: Традиционализм в авангарде»).
