МЕТОДИКА — САМЫЙ НЕПОПУЛЯРНЫЙ ПРЕДМЕТ

1.

Если спросите у выпускников педвузов 80-х, какой был самый непопулярный предмет в институте, вам ответят (у меня почти в этом нет сомнения): методика (по контексту — преподавания). Причем всех предметов – от литературы до языка. Как же! Мы занимались погружением в высокое творчество Поэтов, мы приобщались к Блоку, Достоевскому, тайнам их мастерства. На методиках же нас опускали на уровень плинтуса, если плинтусом считать то, как тебе, учителю, разъяснить, что такое поэзия. И говорили о таких прозаических вещах, о которых до сих пор вспоминать не хочется. Это были единственные предметы, на экзаменах по которым я не брезговал «листами содействия». На методиках не считалось зазорным списать, наоборот считалось зазорным готовиться. Методика пользовалась однозначным, повальным презрением. Причём в этом отношении не были виноваты преподаватели, среди которых были очень яркие личности (как, например, Марк Качурин, Нора Альфредовна Станчек, — из нашего же ЛГПИ им. А.И. Герцена), это было какой-то сложившийся «культурный» фон. Подливало масла в огонь общение с университетскими коллегами. У них была латынь, у нас методика. Само наличие методики как предмета намекало на неполноценность.

Слом сознания произошёл после распределения в школе. Оказалось, что в школе мало интересна личная талантливость и стильность преподавателя. Он же становится методистом! Это важно понять: что преподаватель – это часто от себя, это лекционный жанр, а вот методика – это про детей! Первое допускает любое личное и импровизацию, методика исключает. Разумеется, пришел в школу как преподаватель. Но ставка на импровизацию привела к тому, что через три месяца я запутался во всём, в чём можно было запутаться. За пять минут затаённого дыхания класса на интересном я получал сорок минут полного разгула на всем неинтересном. Даже на литературе, где самые вдохновенные лекционные периоды совершенно не трогали. Оказалось, что самое важное в получении результата – самое неинтересное! 

Через пять лет я ушел из школы убежденным методистом.

2.

Когда пришёл конец первого полугодия, я впал в горький транс. Результаты были удручающими. «Как же так, — думал я, — такой я способный, яркий, знаю предмет, хорошо говорю, умею общаться с детьми, и желание есть — а результаты плачевные!». Через год я сделал радикальный поворот к методичности.

Первое, от чего пришлось освободиться – от желания быть всегда интересным и привлекательным.

Второе – от желания быть всегда популярным, добрым и любезным.

Затем были введены жёсткие силовые компоненты в организацию процесса. Оказалось, пока не добьёшься точности исполнения указаний в классе от всех учеников, говорить об обучении преждевременно. Если не можешь поставить на место бездельника, который ломает комедию в начале урока перед дверями – не о чем говорить дальше. Иначе говоря, обучение начинается не с учёбы, а с организации, с решения проблемы власти в классе.

Затем стало понятно, что если не добьёшься автоматического исполнения задания в части – не добиться целого результата. А ведь это целая драма! Ну, скажите, зачем упорно настаивать на шлифовке того, что уже понято и однажды сделано? Пришло осознание, что «творческое» понимание предмета – это полновесная чушь: «творчески» понял и не сделал – вот его псевдорезультат. Поэтому добиваться автоматизма исполнения стало понятной и самой трудной для решения задачей.  

Наконец пришло понимание, что моральная (как говорят обычно) подготовка преподавателя – необходима. Чтобы удержать натиск массовой неприязни из-за того, что принуждаешь человека, которому хочется порезвиться на улице, освоить неинтересный предмет – для этого нужно иметь стальные нервы, непреклонную волю и веру в свою методическую миссию. 

В конце концов, стало ясно, что, вводя методический компонент, не просто научаешь предмету – но учишь человека жить. Но это стало ясно позднее, через десять лет.

ПОСТУЛАТ. Тот, кто почувствовал на себе метод и понял его, тот понял поступь жизнестроения.

Но, увы, это не делает методику популярной. Она была и остаётся вынужденной драмой жизни каждого человека, потому что ставит его творческие порывы на очень прозаическое место обыденности Поступи.