ПОЧЕМУ Я НЕ СТАЛ ЧЛЕНОМ КПСС

Ленинская комната. Жарковато. Хотя и под вечер. 1979 год. Я веду комсомольское собрание взвода (другой взвод в карауле) с теми, кто не дежурит. И вот всё идёт своим чередом и вдруг лениво сидящий на стуле Березовский (на фото он справа от меня) с юморком и говорит: Профессор, чего ты нас вялишь, как воблу? Чего нас учить, лечить? Мы же все за Советскую власть (смех)! Чего нас агитировать! Ты лучше иди зеков агитируй – им нужнее! Почему вот на зоне нет комсомольской организации! – их воспитывать надо, а не нас!  

Передаю суть речи, от которой я обалдел. Я потерял на минуту дар речи с ошеломлением от простой правды слов «Берёзы». Я передал речь «Берёзы» примерно, но близко к дословности. Я сознательно публикую фотографии, чтобы не возникло версии, что, мол, я тут напридумывал. Березовский справа от меня. Можно его найти и спросить.

 2.

У меня были два офицера, которых я почти беспредельно уважал. Один из них майор Скрыпник, второй майор Кавун. По совпадению оба стали генералами, Скрыпник стал легендой внутренних войск, Героем России посмертно, Кавун — вторым человеком в Внутренних войсках, будущей Росгвардии.  

Кавун мечтал меня сделать членом КПСС, чтобы я сделал карьеру в политотделе бригады. Каждую нашу встречу он задавал вопрос: Магнитов, когда? – и контекст был известен: когда вступишь в партию? – Мне с каждой встречей приходилось всё труднее. И сложнее всего стало тогда, когда мне, младшему сержанту, присвоили сержанта. Я понял, что без Кавуна здесь не обошлось, — «лычка» была по политической, хотя по общему признанию, я и по военной линии тоже был не промах. Не пил, не курил, не маклевал, держал чистоту, был речист, дисциплинирован. Рота при мне стала правофланговой, выиграв у элитной второй роты, которая базировалась в центре Омска, а мы совсем на отшибе  — в Береговом (это аж за Нефтяниками). Короче, у меня комплексов не было, но было понятно, что с партийством что-то надо решать.  

И это была ситуация, не похожая на принятие меня в комсомол. Я прибыл в армию не будучи комсомольцем по тогда уже сложившимся идейным соображениям, которые суммарно можно назвать антимарксисткими, но коммунистическими. Как и сегодня, собственно. И когда Любинский, замполит роты, вытащивший меня как раз с целью сменить Фролова, главу комсы роты, узнал, что я не комсомолец, чуть не упал в обморок, но быстро оправился и через два часа я был, в обход всех уставных процедур, комсомольцем, а через сутки переизбран в главы ротной комсы. Можно меня корить, но я был молодым солдатом и боялся всего на новом месте. Можно корить Любинского – но у него была служба.  

И тут была важная штука – мое крайнее уважение к Кавуну. И я для него был, видимо, этаким любимчиком. И планы он на меня строил вполне резонные. Препятствием была партийность, к которой я уже склонялся.  

А препятствием к партийности стал как раз Березовский на этом комс.собрании.

Есть такое понятие идейный вирус – это идея, которая начинает тебя пожирать. Как же так: почему у заключенных нет комсомольской организации, почему их не принимают в комсомол – они отверженные навсегда? Тогда чем мы занимаемся? – Их исправлением? Так Комсомол – самое то для исправления! Не только же руками исправлять человека, нужно и голову тоже. Так прав Береза – комсомол как раз в зону и надо! Но как?  

Но дело пошло дальше: так в зонах нет и партийной организации! Почему? Ведь они так как раз нужнее всего! А как их политически воспитывать тогда?

Вы будете смеяться, но я месяца два ходил вокруг Кавуна и хотел задать ему этот вопрос. И не задал. Не смог. Не надо было забывать о первом отделе.

Но понял, что и партия КПСС – не моё.

В первую дембельскую партию меня провожал Кавун, остановится перед строем «первопартийцев» и сказал: Ну что, Магнитов, может вернёшься? Открыли в Омске Юридический институт, закончишь лейтенантом, потом сразу в политотдел?

Помню ответ вроде того, что товарищ майор, юриспруденция – не мое, я хочу писателем стать.   

Во второй раз видел такое сожаление во взгляде у моей учительницы математики гениальной Губиной, когда я ей сообщил, что поступил на филфак в Питер, она сказала: Ты — прирожденный математик, зачем пошел не туда? Мол, жаль.

Но мораль осталась. Когда мы изучаем причина поражения в СССР с желанием категорически не повторить ошибок сегодня в России, мы должны определиться с огромной частью нашего населения: заключенные это неисправимые окончательные изгои, которые с печатью судимости будут навсегда? Особенно ошеломительно эта проблема для меня прозвучала, когда я узнал о судимости моей матери, когда мне был год, и когда я понял внутреннюю драму моего отца, когда он не смог из-за судимости мать ввести в партию – при соблюдении решительно всех параметров этики и образования. Этот внутренний комплекс оказался у них навсегда. И теперь у меня. Мне нужно выяснить, а за что? Моя мать воровка? Человек, который всю мою жизнь работал и не то, чтобы чужого, своего не брал, мне поверить в это? Что это за машина, которая обрекает 19-летнюю девчонку, вчера родившую, закатать на зону из-за недостачи в магазине (это то, что мне рассказала бабушка) и пришпилить судимость на всю жизнь!? Или кто-то не знает, кто делает недостачи в магазинах? И эта система хотела долго жить? Нет, ребята, так не работает. И в России так не будет: гнобим людей, а потом требуем за страну повоевать. Нет, так это не будет работать.

Придётся меняться всем и ФСИН тоже.