ПРИНЦИПЫ КЛАССИФИКАЦИИ ИДЕОЛОГИЙ И УЧЕНИЙ
1.
Новое учение требуется в момент кризиса предыдущих. Это значит, что отказ от кризиса, антикризисный подход к идеологиям и учения, требует смены парадигмы их стратификации и оценки.
Здесь мы не можем обойтись без введения новых принципов построения идеологий и их стратификации. Если этого не сделать и также с наивными людьми воспринимать Маркса как автора коммунизма – мы придём к тому же, к чему пришли сегодня: коммунизм с лицом Маркса обанкротился сокрушительно. И это притом, что потребность в коммунизме никто не отменял! Значит нужно вести в новую парадигму несколько принципов. Мы бы включили такие принципы:
1. Полная идеологическая ревизия прежнего, начиная с ревизии слова.
2. Отказ от магии авторитетов и их трактовок идеологий. Если трактовка выдержит ревизионное испытание, нет вопросов, если нет – то вводится техника выбраковки и дезавуирования права на трактовку.
3. Утверждается принцип совершенной точности: начиная с самого слова, несущего понятие. Достижение полной генетической однозначности, снятия трактовок – одно из условий обновления понятий.
2.
А начать надо с того, чтобы выяснить в чем отличие идеологии и учения, чтобы самим ответить на вопрос: мы формируем учение (доктрину) или идеологию? Или формируем учение вместе с идеологией, но тогда где чей приоритет?
Учение – результат научного процесса. Это значит, что в основе коммунизма должно быть учение коммунизма.
Идеология – идея, у которой доказательная часть необязательна. Это может быть пожелание, мечта, цель, установка — короче, явление чисто субъективного порядка.
Учение уступает идеологии в сложности, проигрывает в оперативности, но выигрывает в стратегичности. Также уступает в принципиальности – не желая обременять себя популистским мусором, который цветист, но быстро вянет.
На сей момент совершенно очевидно, что кризис всех (!) идеологий является результатом именно популизма, когда жажда напичкать доктрину смысловым мусором, даже самым завлекательным, приводит к её недееспособности. Если полить форсунки двигателя мёдом, залить ароматными сливками свечи, сдобрить грибной подливкой стаканы циллиндров, то при всем аромате, автомобиль не поедет.
И наоборот — учение не может оставаться недоукомплектованным и недосказанным, оно обязано отвечать на все вопросы, иначе происходит уценка учения. Между тем идеология может собирать в своё содержание любую чушь, не заботясь о доказательствах. Так марксисты совершенно плевали на главный вопрос: как уравнивание соотноситься к понятию коммунизма – единства, если уравнивание в единстве не нуждается и наоборот? Имеет ли коммунизм отношение к справедливости?
Идеологи могут выбирать популярное, а учение нет. Поэтому на эти вопросы марксисты и не отвечали. А нерешенные вопросы нас и похоронили в 1991 году.
3.
Повторять ошибки нет смысла, а значит идеология может получить право только после формирования Учения как сумма Доказанных Идей его составляющих. В конце-концов это соответствует самому понятию эйдос – высшая идея, эталон, образец, – а не фантом, грезы, муть сознания, мечтания. Одна из версий понятия эйдос – это корень «деус», то есть Зевс, бог Действия, то получается идеология практика реализации учения.
Это значит, учение – сумма знаний со всеми отсюда вытекающими приоритетами: если Учение выдвигает доказательство, то все интерпретации аннулируются.
С этой точки зрения Манифест коммунистической партии Маркса не имеет никакого отношения к коммунизму, потому что суммы знаний и коммунизме нет. Это значит, что мы самой своей работой получаем право поставить вопрос о снятии этого названия с этой книжки с целью её переименовать — Манифест марксистской партии. Тогда мы получаем полный карт-бланш на разработку коммунизма. А иначе нам придется стать рабами мусора, сама сортировка которого сделает нас банкротами. А зачем поддаваться на дешевые ловушки? Ведь в таком случае формирование идеологий на новом этапе станет увеличением смыслового и идейного мусора. А задача идеологической ревизии и заключается в недопущении возврата идейного мусора как приведшего нас к идейному кризису.
Это значит стратифицирование идей и идеологий определяет учение: есть в основании учение – есть/возможна идеология, нет – перед нами фантом, подлежащий выбраковке или кухонной локализации.
Нет смысла пытаться обелить банкротную идеологию путем привлечения сомнительной идеологемы. К примру, что такое социал-толстовство? Толстовство – можно определить, но оно слишком привязано к сермяге, поэтому попытка усилить толстовство понятием «социал/социальный» поначалу кажется интересным, но потом только запутывает дело и банкротит неувязанную совместность. Не надо идти путем попыток очищения понятия и доктринального бренда путём неорганического, часто популистского, сращивания идеологем.
Это значит, что для полноты и внутренней состоятельности национального коммунизма, нам необходимо поступить методически точно:1. Сначала получить аутентичное учение Коммунизма 2. Затем получить аутентичное учение Национализма, что выводит на вопрос, возможно ли органическое сращение этих идеологем.
Этот процесс нужно сделать предельно прочным, чистым, чтобы обертона не мешали работать. Иначе споры вокруг как раз этих обертонов могут быть вечным и помешать продвижения учения, школы, партии и проч. Примером тому может служить понятие большевизма — пожалуй самое известное, популярное, но и спорное, особенно в развитии.
В момент рождения сращения «национал-большевизм», логика Устрялова понятна: нужно было аттестовать то, что происходит в России в 30-х годах – и правота Устрялова имела основание: Сталин сам называл себя большевиком и партию большевистской, а Россия, отказавшись от мировой революции, становилась на путь национального ограничения. Термин был точен! Но почему он не утвердился? Ответ на поверхности: оба понятия не вызрели, они ведь очень молодые: большевизму – 20 лет, национализму – сто. Ни о чём. Сращивать два зелёных стебля не могут даже биологи. Всё-таки сначала что-то устойчивое, к которому прививается зелёное. Иначе оба загнивают. Так и было. Большевизм после взлёта в 30 годы вошёл в кризисную фазу в 50-х годах, потому что принцип большинства внезапно стал получать негативную коннотацию в силу востребования и приоритета профессионалов, а не массовки – уже при Сталине. Вплоть до того, что Сталин сам (!) убрал любимый бренд из названия партии: на ХIХ съезде в 1952 году он переименовал ВКП (б/большевиков) в КПСС. А национализм не сумел своё место отбить в системе интернационализма. Поэтому увял обессиленный.
Наконец устряловские поиски забрели в новые «синтезы»: он тяготел к евразийцам, много времени посветил попыткам адаптации, но откровенно говоря, неубедительно. Ну и наконец его занесло в совсем сырой синтез – самое молодое и сырое явление – фашизм.
Цитата: «Муссолини говорил своим последователям в 1924 году: «Мы имели счастье пережить два великих исторических опыта: русский и итальянский. Старайтесь же изучать, нельзя ли извлечь синтез из них. Нельзя ли не остановиться на этих противоположных позициях, а выяснить, не могут ли эти опыты стать плодотворными, жизненными, и дать новый синтез политической жизни?»
Трудно отказать в разумности этому замечанию, так выигрышно отличающему итальянского диктатора от Гитлера с его истинно «ефрейторской» философией русской революции. И всё же приходится усомниться в действенности рецепта Муссолини, если понять его слова как рецепт. К сожалению, историческая диалектика осуществляет большие синтезы не методом сознательных сопоставлений и примиряющих сочетаний идей-сил, а путём их состязаний на жизнь и смерть. Только тогда и только так возникают плодотворные органические синтезы, а не худосочные и убогие механические компромиссы. Очевидно, только в этом «диалектическом» смысле и может идти речь о грядущем «синтезе» большевизма и фашизма… Устрялов Н. В. Хлеб и вера. Архивная копия от 17 декабря 2011 на Wayback Machine
Любопытно то, что сам Устрялов очень хорошо и точно в этом фрагменте показывал методику роста и сращения («синтеза») учений, но, не внял сам своему опыту. Хотя время поисков и ошибок сказалось. Тем более если сначала над ним довлели соратники из Смены Вех, требуя идеологизации – сменовеховства, а потом довлела зависимость от работ Эрнста Никиша, давшего национал-большевизм. Никиш, к примеру, вообще отказывал русским в … большевизме. Это, оказывается, был неправильный – варварский (!) — большевизм. Клинч версий приводил к клинчу организационному – вечный тупик.
4.
Наш путь сложный. На то он и третий – более сложный, чем первые два. Идеология должна подтверждаться самим путём. Но есть важное обстоятельство, которые делает наш трудный путь оптимальным.
После 30 лет отвращения всех в мире от идеологии — причём любой и во всех странах, — возрастает интерес к идеологиям в силу важнейшего обстоятельства – необходимости обновления легитимации государств, в которой, как оказалось, учения, идеологии играли ключевую роль. А так как нового не было, то начали появляется имитационные клоны, вроде неоконов (неоконсерваторов), либертарианцев, неотроцкистов. Но все попытки под грифом «нео» только увеличили хаос, показав, что попытки реанимировать прежнее, кризисное неким ловким переосмыслением, хитрой новизной не имеет будущего. Сейчас именно тот момент, когда мусорная неотика обанкротилась.
Наш путь сложный. Но уже со времён волхвов мы понимаем, что он как раз самый верный.
