Как из меня выращивали троцкиста

Занимаясь изучением троцкизма, я стараюсь держаться научной, то есть объективной позиции по отношению к предмету изучения. И в какой-то момент был вынужден констатировать, что не был чужд троцкизма и сам. В какой-то степени меня извиняет, что формирование меня как троцкиста происходило под внешним влиянием. Более того, как показали события рубежа 1980-90-х, троцкизм в сознании советских людей был скорее правилом, чем исключением. И именно троцкизм сыграл одну из ключевых ролей в тех событиях.

Напомним. Под троцкизмом мы понимаем технологию установления мировой власти путем ликвидации национальных государств и иных конкурентных Мировой Власти организаций. И именно с этой точки зрения мы будем рассматривать формирование сознания отдельно взятого молодого человека, чья юность и молодость пришлись на Перестройку и развал СССР.

За исключением мелких грешков, мимо которых, наверное, не прошел никто, я рос позитивным подростком. Отличником не был, но среди четвертных оценок пятерок было больше, чем четверок. Искренне верил в «светлое будущее» и «неизбежность коммунизма». Был счастлив, когда нас в первом классе торжественно приняли в октябрята. Потом среди первых в пионеры. Наконец, в комсомол. Я честно проштудировал Устав ВЛКСМ и до сих пор помню ответ на вопрос, «Что такое «демократический централизм»?», который мне задали в школьном комитете. Я не кривил душой, когда на том же заседания комитета говорил «Хочу быть в комсомоле, чтобы быть в первых рядах борцов за коммунистическое будущее». И до сих пор помню, как восхитительно пах новенький комсомольский билет, что мне вручили в райкоме. Он до сих пор у меня хранится. Но реальность была рядом.

Социальная разница чувствовалась даже в нашей относительно благополучной и демократичной школе, где не было детей совсем уж люмпенов и совсем элиты. Школьная форма была одинаковой для всех, но обувь, верхнюю одежду это не распространялось. Не говоря уж о том, что мы видели, приходя друг к другу в гости. В детском возрасте это, в общем, не сказывалось на общении. Но в подростковом возрасте, когда на уже почти взрослое осознание ситуации начал накладываться подростковый максимализм, ситуация начала меняться.

Уже тогда мы видели, что кто-то ездит на черных «Волгах» с персональным шофером, а кто-то толкается в трамвае. Кто-то покупает мясо в спецраспределителях по 2-3 рубля за кг., а остальные вынуждены ходить на рынок и выкладывать уже не 2-3, а 5-6 рублей. А «дефицит»! Советская действительность поменяла значение слова. Из понятия недостатка, отсутствия чего-то, оно стало означать предмет потребления, доступный немногим. «Объективная реальность, не данная нам в ощущениях» или «Объективная реальность, данная в ощущениях не нам» — так перефразировали известное ленинское определение материи1 острословы. И люди делились на две неравные категории: имеющие доступ к «дефициту» и не имеющие. Соответственно не имеющие дружественных чувств к имеющим не испытывали, хотя завидовали. Как правило, к «дефициту» имели доступ руководящие или номенклатурные работники. Это всё было на виду. Это обсуждалось взрослыми и потихоньку переходило в обсуждения подростков. И ответов на вопрос в духе «Почему сын секретаря райкома ходит в джинсах, а мы с тобой нет, хотя, вроде одинаковые члены комсомола?» у нас не было.

Но вернемся в школу. Где-то в классе 6-7-м тихим шоком для нас стала новость, что две девочки из нашего класса побывали в Артеке. Почему тихим и шоком? Дело в том, что пропаганда преподносила Артек как лагерь, куда направляют лучших пионеров страны. Отличников, активистов и т.п. Так вот эти две девочки были крепкими троечницами без каких-либо перспектив выбраться даже в «хорошистки». И если одна хоть иногда, но мелькала на мероприятиях, то вторая была совершенно незаметной. Вот поэтому новость об их поездках стала для нас шоком. Ну, не вязались они с отличницами и активистками, ну никак. А тихим – потому, что ни учителя, ни пионерская организация об этом не говорила никак. Хотя, по идее, поездка ученика школы в Артек – это повод для гордости пионерской дружины и всей школы. Информация прошла на уровне «сарафанного радио». Дети есть дети. Им трудно хранить тайны и не похвастаться, хотя бы перед близкими подругами. А у взрослых, по всей видимости, хватило ума не дискредитировать Артек, а вместе с ним и всю советскую систему. Почему эти девочки съездили в Артек, думаю, объяснять нет необходимости. Их родители были работниками партийных и советских структур.

Ближе к концу школы отчетливо стали выделяться активисты. Но что раздражало в них? Подросткам свойственно стремление к самоутверждению. Однако спортсмен ради результата наматывает километры на стадионе. Ради эффектного ответа у доски выучивается теорема или перекапывается куча книг. Другой бравирует перед друзьями собственноручно собранным мопедом. Уличный забияка расплачивается за своё самоутверждение синяками. Их успех понятен окружающим. Даже модные шмотки – заслуга родителей, а не детей, объяснимы. А вот активисты понятны не были. Сказать пару лозунгов в торжественной обстановке, поприсутствовать на комитете комсомола, «попереливать из пустого в порожнее» – и всё. В комитете комсомола лично меня раздражал состав – сплошные троечники. У меня, — крепкого хорошиста, — возникал здравый вопрос: Это и есть «передовой отряд»?

Я как-то поприсутствовал на заседании комитета. Зачем-то меня пригласили. И, честно говоря, был шокирован. Сначала действительно обсудили какой-то оргвопрос, вроде сбора металлолома, а потом начались какие-то сплетни, «выяснялки» и пр. У меня хватило вежливости досидеть до конца, но уважения к активистам это моё посещение не прибавило.

Общественными мероприятиями я то, чтобы совсем манкировал, но избегал, мотивируя необходимостью подготовки к поступлению в ВУЗ. А когда кто-то из активистов мне на это указал; «С такими как ты де, мы к коммунизму никогда не придем!», я предложил заглянуть в классный журнал и посмотреть, кто коммунизм строит, а кто языком колотит. Масла в огонь подливала уважаемая нами учительница, которая не стеснялась на уроках называть школьный комитет комсомола «школой молодых бюрократов». Напомню, в русском обиходе слово «бюрократ» носит и носило не положительный оттенок. Естественно, приязни в отношения не добавляло. В открытый конфликт не выливалось. Наверное, это объяснялось тем, что на вопрос «Дай списать», практически каждого одноклассника, включая «комитетчиков», я отвечал «Да, пожалуйста!». Но, «напряг» чувствовался. И я такой в классе был не один.

На мой взгляд, кульминацией процесса в нашей параллели стало годовое комсомольское собрание, когда мы «прокатили» кандидатуру нового председателя, которого продвигала администрация школы.

Скандал был форменный. Директриса, обычно весьма сдержанная, помнится, отбросила весь политес и сама агитировала, формально не будучи членом комсомольской организации школы. Голосовал «за» и поднимал руку приглашенный представитель райкома, также не член школьной организации. Тем, кто против, предложили вставать – вставали. (Зрелище было впечатляющее! Вставали все.) Народ пошел на принцип.

Каких-то репрессий, кроме резких разговоров кое с кем за закрытыми дверями, не последовало. Был разговор и со мной. Я, помнится, спокойно выслушал, ничего не ответив. Да и не волновал меня тот сюжет. В мыслях я уже был на вступительных экзаменах.

Сейчас, по размышлении зрелом, спустя 35 лет с тех событий, я понимаю, что своими революционными, но некомпетентными действиями мы нарушили работу отлаженного механизма управления школой, не предложив альтернативного решения. То есть действовали в духе троцкизма.

Уверен, что-то подобное о себе может рассказать любой мой ровесник. Еще больше может рассказать более старшее поколение. Антиноменклатурные настроения буквально висели в воздухе. «Перестройка» и «Гласность» сорвали предохранительные шлюзы, и недовольство с кухонь выливалось в свободные разговоры и просачивалось в СМИ. И лейтмотив был примерно один: «Достали!», «Заелись!», «Долой». А вот конструктива практически не было. Почему-то верилось, что если сломать это, то другое будет лучше. (Не факт, как показали 90-е). А разрушение без предложения — это уже троцкизм.

Так что есть основания полагать, что троцкизмом на рубеже 1980-90-х переболела вся страна. И дружно за это поплатилась. Сейчас наша задача – избежать рецидива. Нет, я не против критики. Но я за правило: Критикуешь – Предлагай. Предлагаешь – Делай. Иначе – хаос.

1 Если точно: материя — «…философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них», — В.И. Ленин. «Материализм и эмпириокритицизм» (1909 год) Но большее хождение имел более краткая формулировка «Материя – это объективная реальность, данная нам в ощущениях.


А.В. Болдырев, Как из меня выращивали троцкиста // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.27840, 10.05.2022