ЧЕЙ ДИССИДЕНТ ВИКТОР НЕКРАСОВ?

Какого цвета неблагодарность сталинского лауреата.

К сожалению, в жизни бывает так, что руководство видит перспективного человека, видит у него зачатки таланта и пробует поощрять, выдавать определенные авансы, полагая, что они окупятся в дальнейшем. Однако человек не всегда понимает, что это аванс. Не понимает своей собственной неготовности, несовершенства, считает, что свалившиеся на него награды – это само собой разумеющееся и соответствует его труду. И когда прямо или косвенно ставится вопрос о возврате авансов, платит черной неблагодарностью. Но при этом, самое интересное, наказывает в первую очередь сам себя. О чем-то подобном заставляет задуматься история писателя Виктора Некрасова.

Сейчас имя Виктора Некрасова известно разве что в литературоведческой среде. Однако в конце 1940-х, в 1950-е это имя было достаточно известным в советской литературе. Его повесть «В окопах Сталинграда» в 1947-м году удостоена Сталинской премии II степени, по ней был снят фильм «Солдаты», где сыграл Иннокентий Смоктуновский. Повесть 26 раз переиздавалась в Советском Союзе. Далее была писательская работа, а в конце 1960-х он, что называется, «ударился в диссидентство» и в 1974-м году эмигрировал. Жил в Париже, работал на «Радио «Свобода».

Интерес к этому автору у меня возник после того, как мне в руки попала книга «В самых адских котлах побывал»[1]. В ней были опубликованы три рассказа о войне, очерки, письма и последнее произведение автора – повесть «Саперлипопет». Примерно четверть книги занимают благожелательные отзывы друзей и знакомых Виктора Некрасова.

Из трех рассказов два – действительно интересные и рассказывают, как ведут себя люди на войне. Третий, – «Случай на Мамаевом Кургане» — откровенно попахивает халтурой. Немного мистики в виде попадания из 1960-х в самый разгар Сталинградской битвы, обращение к уже давно написанной повести «В окопах Сталинграда», хотя написано мастеровито. Чувствуется, что автор, что называется, «набил руку», но новых идей нет. О третьем рассказе, думаю, всерьез говорить не стоит.

Рассказ Сенька рассказывает о так называемом «самострельщике» или «леворучнике». Так или как-то еще на фронте называли тех, кто, не выдержав ужаса передовой, стреляли в себя, чтобы только уйти подальше от бомб, пуль, взрывов, завывающих «Штук». Не возьмусь судить этих людей, сам я никогда не был под обстрелом, однако интересовал вопрос: «Почему люди шли на этот шаг, зная, что впереди однозначно трибунал. Приблизиться к пониманию мне помогли воспоминания бывшего смершевца, который, правда, писал о перебежчиках. Даже в конце войны, когда Красная Армия наступала, люди бежали на сторону противника. Мотив был, оказывается, простой. Наступление – это большая вероятность смерти. А в плену – какая-никакая, а жизнь. А дальше и загадывать не стоит. Наверное, как-то так рассуждали и «леворучники». Ободном из таких, Сеньке, и рассказывает одноименный рассказ. Вырвавшись из ужаса передовой, герой попадает медсанбат, где ждет пока заживет рука и его отконвоируют в трибунал. Однако отчуждение бывших сослуживцев, молчаливое презрение соседей по палатке, собственные раздумья, делают своё дело. И Сенька, когда, не особо разбираясь, кто есть кто, из ходячих раненных формируют отряд чтобы остановить прорвавшихся гитлеровцев, встает в строй. Рассказ заканчивается на том, как он бросает здоровой рукой гранаты.

Второй рассказ «Судак» посвящен превращению довоенного ученого-ихтиолога в боевого командира. Добросовестный, но слабо приспособленный к фронтовой жизни человек, которого за глаза называют Судак, назначен командиром роты. Солдаты относятся к нему по-доброму, но как командира не особо воспринимают. Комбат размышляет было куда бы его сплавить, но поняв, что сплавить пока не получается, решает сделать из него хоть что-то подходящее к фронтовым условиям и поручает нетрудную, но самостоятельную операцию. В результате Судак проявляет инициативу и отклонившись от выполнения поставленной задачи, занимает высоту, которая становится исходной точкой для успешного прорыва дивизии.

Оба рассказа посвящены трансформации человека на войне. Из необстрелянного бойца в труса и почти предателя, а потом в бойца, понявшего, что есть вещи дороже минутных порывов и инстинкта самосохранения. И из кабинетного ученого, выражаясь современным сленгом «ботаника», в боевого командира.

Сравнивая повесть «В окопах Сталинграда», которую сам автор без всякого уважения называет «Окопы» с более поздними рассказами, нужно отметить разницу в уровне писателя. Повесть откровенно слаба. Кроме описания одного из самых тяжелых периодов нашей истории с точки зрения непосредственного участника, который каким-то чудом, находясь не передовой с самого начала смог уцелеть и дожить до конца войны, литературных достоинств в ней не видно. В общем, суховатый, почти протокольный отчет. Без глубокой проработки образов, без какой-то интриги, привлекающей читателя. Явно видно, что Сталин, а известно, что литераторами Иосиф Виссарионович занимался лично, решил поощрить начинающего писателя-фронтовика, в надежде, что из него вырастет серьезный автор. Понятно, что фильм и десятки переизданий, а вместе с ними авторские выплаты – прямое следствие Сталинской премии. Премия, по сути, не просто разовая выплата, солидное регулярное пособие на довольно длительный срок, не говоря уже об известности, привилегиях, связанных с членством в союзе писателей. И его надежды, судя по рассказам, где-то оправдались. Рассказы «Сенька» и «Судак» — уже не протокольные отчеты, но исследования и обобщения явлений, которые реально существовали и требовали своего осмысления.

Чем же отплатил Виктор Некрасов Сталину? В повести «Саперлипопет» мы встречаем уничижительное описание как он получал Сталинскую премию. Оказывается, ему её не вручили, а выдали через окошко МХАТовского администратора, который сначала принял Сталинского лауреата за охотника до контрамарок.

«- На сегодня контрамарок нет, — сказал Махальский, даже не повернувшись в мою сторону, он говорил с кем-то по телефону.

— Мне контрамарку, а …

— Билеты в кассе от двендацати до пяти.

— Нет… Мне это самое… Как его… Диплом, что ли…

Он мельком взглянул на меня – фамилия? – и, продолжая говорить по телефону, вынул из шкафа две плоские бордовые коробки – большую и маленькую. Из ящика стола папку, из неё лист.

— Вот тут, пожалуйста, Распишитесь.

Я расписался и взял свои коробки. В большой был диплом. В маленькой золотая (так говорили) медалька с профилем вождя»

Как говорится, «без комментариев».

Далее следует омерзительное описание совместной пьянки Сталина и Виктора Некрасова на даче в Кунцеве. Сам Сталин именуется тираном и убийцей. Показан каким-то мелким самодуром, который шпыняет Хрущева, Берию. Ради ничтожного по меркам страны вопроса заставляет Хрущева прилететь из Киева в Москву.

И это написанное в ответ на премию за далеко не выдающуюся повесть?

Теперь коснемся собственно повести «Саперлипопет». Это предмет особого разговора, мы еще будем писать о ней, но как о литературном явлении. Сразу можно сказать, что кроме заковыристого названия в ней литературных достоинств практически нет. Явно, как говорят, «выдавлена из себя». Дешевые попытки заработать на громких именах. Откровенно слабо и не стоит рядом даже с «В окопах Сталинграда», не говоря уже о более поздних рассказах. Пока Виктор Некрасов жил в СССР, пока его направляла сталинская рука, он рос и имел все шансы вырасти в писателя серьезного масштаба. Но дело кончилось «Саперлипопетом», где кроме желчи в адрес своих бывших коллег и грязи в адрес И.В. Сталина ничего нет. Сталин, скорее всего, на том свете усмехнется горько в усы, да махнет рукой. Сколько таких Некрасовых он перевидел… А вот самого себя Виктор Некрасов не обманет. Мог, имел все шансы занять место в истории и литературе, но остался просто диссидентом, разменявшим писательский талант по мелочам. Так кого он предал? По отношению к кому диссидент? И какого цвета неблагодарность Сталинского лауреата?


[1] М. Молодая Гвардия, 1991